Их было много — разных, преуспевающих и нет, — друзей Катарины. В основном все они остались от того ее прошлого, когда лишь принадлежность к влиятельной семье открывала перед ней многие двери. Прошлое осталось в прошлом, а друзья…
Они иногда навещали Катарину, но всегда в те моменты, когда я был на чистке. За пятнадцать лет я лишь дважды встречался с некоторыми из них. Теперь же на нашем, можно сказать, семейном празднике они собрались все. И для меня не было секретом, что я их интересую лишь как объект любовных страстей Катарины.
Возможно, им было любопытно, но не более того.
Веселились, наверное, все, кроме меня. Я предпочитал наблюдать за своим праздником со стороны, сидя в мягком уютном кресле и потягивая иногда из рюмки приятный на вкус, старый коньяк. Уж не знаю, где его раздобыла Катарина, но стоил он наверняка прилично.
Непрерывно играла музыка. Гости то танцевали, то возбужденно о чем-то спорили, то громко смеялись над какой-нибудь шуткой. И Катарина принимала во всем этом действии самое активное участие, лишь иногда подсаживаясь ко мне на колени и ласково интересуясь:
— Скучаешь, милый?
— Да нет, — расплываясь в беззаботной улыбке и поглаживая спину Катарины, отвечал я. — Скучно лишь бездельникам бывает, а мне нравится веселиться одному.
Я люблю смотреть на тебя со стороны.
После этих слов Катарина нежно целовала меня в щеку и вновь убегала к своим гостям. Примерно так и прошла вся вечеринка. Только уже ближе к ее завершению я стал замечать, что в мою сторону часто поглядывает один из гостей.
Был он примерно моего возраста, только совсем щуплый и щегольски одет. Еще чувствовалась в его поведении какая-то непонятная легкость, даже бесшабашность, наверное. Было абсолютно ясно, что ему ничего не стоит проиграть в казино целое состояние, а затем отправиться на веселую вечеринку. Но не нравилось мне в незнакомце совсем не это. Неприязнь вызывали его маленькие, бегающие из стороны в сторону, хитрющие глаза. Они напомнили мне почему-то глаза Лозика — того самого, если вы помните, которого я «обработал» еще в отрочестве. Уж типаж-то у них был один, только социальные условия разные. Вот поэтому из одного получилась «шестерка», и закончил он свои дни в вонючем пригороде. А второй, наверняка благодаря деньгам родителей, стал франтовым парнем, который за несколько сотенных мог снять практически любую девчонку в округе. Но и тот и другой мне были одинаково неприятны.
К концу вечеринки незнакомец все чаще стал приглашать танцевать Катарину и вести с ней длинные задушевные беседы. И по тому, как они иногда поглядывали в мою сторону, я понял, что разговор ведется именно обо мне. Но Ката была по-прежнему веселой, и, значит, ничего предосудительного тот неприятный тип ей не говорил. А что до украдкой бросаемых в мою сторону взглядов — к этому я уже давно успел привыкнуть.
После третьего или четвертого — точный счет я не вел — совместного танца Катарина со своим партнером подошла ко мне.
— Селий, — весело пролепетала она, — хочу тебе представить Марка Рейзера, своего давнего приятеля. Он страстно желает с тобой познакомиться.
— Вот как? — Я изобразил на своем лице искреннее удивление и, не вставая с кресла, протянул руку для приветствия.
Ладонь Марка оказалась мягкой, влажной и неприятно холодной, как у врача, который следит за своей стерильностью.
— Ну вы тут поболтайте, — Катарина многозначительно, шаловливо пригрозила мне своим маленьким пальчиком, — а я пойду к гостям. Вон уже некоторые собираются уходить…
Катарина плавно, словно в танце, повернулась и незаметно слилась с толпой своих гостей. Не дожидаясь моего приглашения, Марк опустился в стоящее рядом, пустовавшее весь вечер кресло и по-хозяйски закинул ногу на ногу.
— Катарина хорошая женщина, — произнес он, бросив быстрый взгляд в сторону гостей. — Хорошая и любит вас… Но к сожалению, ей не хватает дальновидности и практичности, столь присущих ее отцу.
Я молчал. Марк достал из кармана своей жилетки сигару и, откусив кончик, сунул ее в рот. Затем он, также вольно щелкнув зажигалкой, прикурил и тут же глубоко затянулся..
— Не предлагаю вам, потому что знаю — вы не курите, — произнес Марк, выпустив в воздух клуб едкого дыма. — Катарина много мне о вас рассказывала, признаюсь честно — по моей просьбе. Я, знаете ли, в отличие от остальных ее друзей, не отношусь с предубеждением к вашей профессии. Даже, можно сказать, я уважаю ваш выбор. Чистка… Это, наверное, так волнующе опасно и в то же время интересно.
— Да, — сухо, как и следовало говорить майору Чистки, ответил я, ничего не сказав про выбор. Его-то у меня как раз и не было. — Да, бывает интересно и опасно — по-разному… Но, конечно, чаще опасно и мерзко.
Я старался говорить беспристрастно, как сторонний наблюдатель, который сам никогда в чистке не участвовал. Но был ли мой голос по-настоящему беспристрастен? Я не знал этого. И того также не знал, не проглядывают ли наружу мои истинные чувства. Не бросается ли в лицо вина, столь очевидно проступающая на моей спине капельками холодного пота. Я боялся — боялся, что Марк видит, как нервно сжимаются мои пальцы на подлокотнике кресла при одном упоминании о Чистке.
Если кто-то считает, будто я ощущал ответственность за уничтожение многих невинных жизней, то он не прав. Это только моя спина вспотела. И то лишь потому, что я вспомнил Лока. Вот единственная та вина, которую я нес в себе. А все остальное… Разве чувствуют себя виноватыми все остальные люди, пожиная плоды моей работы? Разве чувствуют себя виноватыми, члены Совета? Конечно же нет! По сути своей, все человечество — одно подразделение Чистки. И эта истина не требует какого-либо доказательства. Для меня она непреложна!